В саратовском ТЮЗе прошел предпремьерный показ спектакля «Animal Lounge, или Умеют ли животные лгать?» по современной пьесе немецкого драматурга Ульриха Хуба. В репертуар театра спектакль был включен по итогам десятой лаборатории-фестиваля «Четвертая высота», прошедшей в ноябре прошлого года.
Сюжет спектакля разворачивается в аварийном здании аэропорта, где каждый из животных, застрявших в нем в ожидании рейса, проявляет себя «во всей красе». Хотя назвать развитие действия сюжетом довольно сложно – пьеса скорее психологична. В ситуации неопределенности проявляются типажные для современного общества характеры: самовлюбленного тигра, болтливой красующейся гусыни, «клонированной» молодежи – двух овечек с явной отсылкой к печально известной «Долли», якобы «больной» обезьяны, потерявшей нюх ищейки, преисполненной сознанием собственной уникальности панды и хитрого лиса.
Первый вопрос, возникающий при просмотре, исключительно временного характера. Сколько проживет спектакль с ультрасовременным переводом? В действии активно используется сленг. Причем не всегда к месту и с ярко выраженными эмоциями: тут животные и психуют, и душат друг друга, и отчаянно жестикулируют, брызжа слюной и уточняя, когда и куда чью «задницу» переместят. Спектакль маркирован для возраста 16+. Конечно, это уже не дети, но это еще и не до конца сформировавшиеся личности, которые зачастую не анализируют происходящее, а выхватывают из спектаклей, книг и фильмов то, что подтверждало бы их мнение.
И если молодые люди считают, что все решается только кулаками, то не будет ли такая постановка «маслом в огонь»? Не утвердит ли она их в правомочности использования не слишком приличной лексики? Кроме того, выбирая пьесу (или перевод) в репертуар, стоит подумать и о том, что язык постоянно меняется. Несколько лет назад молодежь называла друг друга «кексами», еще раньше – «кентами», а родителей – «шнурками», которые иногда были «в стакане», то есть – дома. Кто сегодня об этом помнит, кроме филологов и тех, кто так выражался? А прошло всего лишь сорок лет! Итак, повторим вопрос: сколько проживет текст с таким переводом?
Спектакль поднимает темы личной ответственности за свои действия и практически разжевывает механизмы управления мышлением толпы. Принципы эти демонстрирует лис, который умудряется втереться в доверие всем – даже потерявшей нюх ищейке. В нем воплощен неоднозначный, многоплановый образ «страшного человека» – единственного, кто до мелочей осознает все происходящее. В первом действии лис явно наслаждается своей властью над остальными. Например, тем, как ловко наврал про «спасенных» из горящего амбара кур – так, что даже гусыня готова броситься в его объятия. Наслаждается тем, что первым раскусил собаку-ищейку, которая больше не чувствует запахов, но при этом кричит о своем инстинкте и двух тысячах нюхательных клеток.
Или тем, с какой легкостью раскрыл правду и о других, которые совсем не хотят чего-то ждать и думать. Все, что им нужно, – это «хлеба и зрелищ». Ими и управлять-то особо не надо – маленький толчок, и они уже устраивают самое настоящее безобразие – грабят магазин «Dutyfree» по благословению лиса, ломают ограждения и швыряют кресла, напиваются и устраивают дискотеку с пьяным караоке.
Во втором действии лис неожиданно меняется. Украв у животных паспорта и вроде бы сбежав, он внезапно возвращается и просит прощения. Но после этого обозлившиеся животные забивают лиса чуть ли не до смерти за то, что он говорит им правду о них самих. В конце его прощают и радуются тому, что «смерть» оказалась ложью. Весьма неоднозначный урок, надо сказать! За правду избили, за ложь простили… C’est la vie? Или проповедь ложных идеалов?
Надо сказать, что тема влияния на толпу сегодня весьма актуальна в связи с «цветными» революциями, и пьеса Хуба, похоже, является попыткой призыва к ответственности за принимаемые решения, призыва к активизации мыслительного процесса. Но рассмотреть содержание за формой довольно непросто. В первую очередь нервируют пошлые шутки. Например, под дружный смех той части зала, психика которой явно испорчена, несколько раз повторяется одна и та же сцена «вони», создаваемой «уникальной» пандой. Удивительно, но создателям спектакля, видимо, не известен факт, что люди, смеющиеся «над какашками», и люди, способные анализировать, находятся в разных категориях. Кому адресована постановка? Первые не поймут, вторые не простят.
Театр не может быть интересен, когда все, что он создает, – это зеркало пьяных безобразий с фальшивым караоке. Этого вполне достаточно и в жизни! Тема, безусловно, важная, и говорить об этом необходимо. Вопрос лишь в том, в какой форме. Никогда ни одному театру, ни одному мыслителю или художнику не удалось стать передовым для своего времени, прогибаясь под публику. Наоборот, великие воспитывали свою публику, а не подпитывали ее низменные интересы, которые живы были во все времена. К тому же людям, чувствующим дух времени, не сложно заметить, что публика сама сегодня ждет того, чтобы ее воспитали. Стоит только обратить внимание на то, как называют сегодня люди поход в театр или музей – они хотят «окультуриться»! Едва ли сегодня театр способен удовлетворить эту потребность.
