Можно по-разному смотреть на изоляцию России. Наша страна многократно уходила в нее и выходила из нее отнюдь не виноватой и несчастной. Изоляция дает основание сконцентрироваться, найти новые связи, новые оценки. И сосредоточиться, например, на реставрационной работе. Каждый год реставраторы Эрмитажа извлекают какие-то интересные вещи из тени, в которую они попали из-за своего нехорошего состояния. После реставрации мы делаем замечательные выставки. Недавно представили отреставрированный громадный фламандский натюрморт, а вокруг него выставка немного в духе тотальных инсталляций с другими фламандскими вещами - объемными, в духе современного искусства и ушедшего от нас Кабакова. Сейчас у нас, кстати, идет реставрация "Красного вагона" и вслед будет еще одна кабаковская выставка.
О виртуальном Эрмитаже
Мы живем во времена обрывающихся коммуникаций. В такое время нужно мощно развиваться виртуально. Чтобы нас видели, когда приехать нельзя. И надо сказать, что пока ни у одного музея в мире нет таких виртуальных возможностей, как у Эрмитажа. У нас можно виртуально посетить все (!) залы музея. А кроме постоянных экcпозиций еще и все выставки.
На экономическом форуме во Владивостоке мы объявили вместе с "Интерросом" выпуск неразменных NFT-токенов. Мы были пионерами в этом деле. А сейчас нашли способ, как с помощью NFT создавать ценности и уникальнейшую продукцию. Она действительно становится уникальной, если предмет, который запечатлен, уже не существует. Например, после реставрации.
Сейчас у нас отреставрировали замечательные фрески школы Рафаэля, и оказалось, они лучше, чем до реставрации. Но тех, что были до реставрации, - больше нет. А благодаря цифровой фиксации этапов реставрации у нас в руках оказываются уникальнейшие репродукции вещей, которых больше нет. И это можно распространять, продавать.
О краже в Британском музее
В связи с нашумевшей кражей в Британском музее мы заметили одну вещь, которую испытали и на себе, - злорадство по поводу происшедшего. В этой истории много похожего на кражу в Эрмитаже... Сотрудник музея много лет выносил вещи.
Надо сказать, что и краж в мире много, и сотрудники музея, по статистике, довольно часто оказываются причастными к ним. Но почти всегда в этом много тайн и неведомых подоплек. Вроде сотрудник Британского музея продавал украденное за небольшие деньги, но никого так и не арестовали, и его тоже. В общем, много неясного. У нас многое из украденного стали тут же возвращать, оказалось, что это все чуть ли не лежало наготове. Мы обнаружили кражу сами, и уже на следующий день я вышел на пресс-конференцию. А в Британском музее скрывали, молчали, в общем, действовали в музейных традициях. А мы вопреки им. В последней нашей книге с Джеральдин Норман мы отмечали, что никакой музей никогда не пишет о своих проблемах и скандалах, а мы говорим и пишем. И тут Эрмитаж создает мировую моду...
О нападках на музеи
Музей - это всегда риск. Когда вещи выставлены, есть риск, что снимут стекло или бомбу рванут при попытке что-то украсть. Но это все воры снаружи, а существуют и соблазны внутри. Тем более что фоном идут разговоры о том, что богатство и есть достоинство человека. Богатый человек - уважаемый, небогатый - нет. Ну и не смолкают разговоры о том, что в музее слишком много вещей. Поэтому дайте-раздайте. Чувствуется потирание рук людей, ждущих, что не сегодня-завтра начнутся продажи из музеев и все пойдет в руки торговцев... Никто почему-то не понимает, что музей - это хранилище для изучения. Еще один излюбленный разговор из серии нападок на музеи: у них нет электронных каталогов. Но у того же Британского музея самый большой в мире электронный каталог - 4 миллиона единиц хранения, но где-то проскользнуло, что украденные из него вещи были в электронном каталоге, но данные каталога изменили - это же легко сделать. А в нашей старой инвентарной книге XIX века ничего не изменишь...
О музейном законодательстве
Мы провели важные для нас поправки в закон, обеспечивающие защиту целостности музейных коллекций. Музейная коллекция - единый организм, ее нельзя дробить, продавать, раздавать, считая музей этаким складом... Все, что влилось в музейную коллекцию, не должно из нее уходить. Наши Рембрандты это особенные эрмитажные Рембрандты. И Рубенсы особенные. Каждая вещь внутри музея приобретает свои особые черты. И мы это прописали в законе, защитив коллекции от притязаний реституции. От притязаний Германии, Японии, частных лиц... А потом и музеи у музеев будут требовать, город у города: почему картина Рембрандта, написанная в Амстердаме, хранится не в Амстердаме? Все это должно быть ограничено твердо прописанными правилами защиты музейных коллекций.
Об инклюзии и желании все потрогать руками
Мы развиваем новую доступность музея, то, что мы называем инклюзией. Это рассказы о вещах, о которых мы никогда не говорили. Для людей, которые раньше никогда не могли что-то увидеть, почувствовать. С БДТ делаем программу - поэты и артисты читают стихи для нашей выставки "Восток". Выставку можно "послушать". Так же было и с античной выставкой. У нас делаются тактильные выставки, когда можно потрогать ковры, фрески. И невидимые для кого-то вещи оживают. Мы это делали в Южной Корее, в Сербии. Но эти нестандартные формы показа вовсе не для людей, которые чем-то обделены. Это для всех. Каждый хочет потрогать скульптуру. Каждый хочет увидеть ночной Эрмитаж. У нас в Париже прошла выставка фотографий ночного Эрмитажа. Так что мы никуда не делись из европейской культуры, и она без нас никуда. Вот только культур много. И мы и европейской принадлежим, и кавказской, и многим другим.
