В начале марта саратовскую консерваторию возглавил новый ректор – доцент кафедры дирижирования академическим хором Александр Занорин. От молодого руководителя в вузе ожидают многого, и работы предстоит немало. Несмотря на загруженность, Александр Германович согласился встретиться с корреспондентом ИА «РИАСАР» и поделиться планами на ближайшее будущее. 

– Александр Германович, позвольте еще раз поздравить Вас с назначением на пост ректора саратовской консерватории. Наверняка это и радостно, и волнительно одновременно. Каковы Ваши ощущения? Вы были готовы к такому повороту событий?

– Готов был. Ощущения волнительные. Я вполне осознаю всю ответственность, которая на меня возлагается. Ведь консерватория – достаточно сложный организм, объединяющий многоуровневую систему образования и творческую, исполнительскую деятельность. В составе консерватории – музыкальная школа, факультет среднего профессионального образования, факультеты вуза, Театральный институт и аспирантура. Помимо этого, консерватория, как и любое другое учреждение, требует ведения хозяйственной деятельности. А в нашем случае есть и особенность – здание консерватории является уникальным объектом культурного наследия. Все это требует внимания и ухода, поэтому и объем работ, возлагаемый на руководителя, будет большим. И, конечно, этот объем потребует сил для решения проблем, которые неизбежно будут возникать при таком количестве направлений. Поэтому и трепет, и волнение связаны прежде всего с этим.

– Наверняка у Вас уже есть план развития консерватории. Можете поделиться?

– Конечно. План развития консерватории есть, он утвержден до 2020 года. В этот план включена и образовательная, и научная деятельность, и информационная. Я хотел бы подчеркнуть особо, что в консерватории проходит очень много мероприятий, и, конечно, мне хотелось бы, чтобы жители нашего региона знали о них как можно больше. Все эти мероприятия очень высокого уровня: и конкурсы, и фестивали, и концерты, и театральные постановки, осуществляемые нашим Театральным институтом, но, к сожалению, об этом мало кто знает. А примером тому служит типичная реакция людей, впервые приходящих в эти стены. В первую очередь они поражаются богатству убранства, во вторую – удивляются, когда узнают, какое количество интересных культурных проектов здесь реализуется: и мастер-классы, и концерты, и научно-практические конференции. В общем, жизнь кипит, в хорошем смысле этого слова. Когда люди узнают об этой жизни и понимают, что она им нравится, они хотят как-то к ней прикоснуться, и даже стать ее участниками.

Одну из главных задач на сегодняшний день я вижу в том, чтобы дать людям такую возможность. Мы должны быть открыты. Мне хотелось бы видеть в консерватории больше людей. Существует вполне определенная цель для всего коллектива – создать здесь мощный информационно-просветительский центр в сфере музыкальной педагогики и исполнительства, который имел бы вес не только в нашем регионе, но и в ПФО, поскольку наша консерватория, я считаю, по праву носит звание третьей в России, после санкт-Петербургской и московской. Это обусловлено не только исторически (Саратов был первым провинциальным городом, в котором была открыта консерватория). Право на это звание было завоевано трудом нескольких поколений выдающихся деятелей музыкальной культуры. Тем более что во время войны именно в Саратов было эвакуировано несколько кафедр московской консерватории, педагоги которой заложили здесь очень мощные традиции, постоянно пополняемые мастерством нового поколения педагогов и исполнителей. И сейчас творческий и научный потенциал консерватории очень велик, что и дает нам право поддерживать завоеванный ранее статус.

– Работа предстоит очень большая и, конечно, требующая поддержки – не только моральной, но и финансовой. Как с этим обстоят дела?

– Я считаю, что саратовская консерватория не обижена вниманием, и благодарен нашему учредителю – департаменту науки и образования российского Министерства культуры, потому что, несмотря на экономические сложности нашего времени, учредитель все равно заботится о нас. Нам выделяются субсидии – и на капитальный ремонт, и на проекты. Особую благодарность я хотел бы выразить первому заместителю руководителя администрации президента РФ Вячеславу Викторовичу Володину и депутату Государственной Думы РФ, председателю комитета Государственной Думы Федерального Собрания РФ по аграрным вопросам Николаю Васильевичу Панкову за оказанную нам помощь.

– Александр Германович, Вы являетесь также регентом Архиерейского хора Саратовской митрополии. Думаю, многие Ваши поклонники уже задались вопросом: «Что же будет с коллективом?» Вы планируете совмещать ректорскую работу с дирижерской деятельностью?

– Да, планирую. Ректор имеет полное право заниматься творческой деятельностью. Музыкант – моя основная профессия, я выпускник этой консерватории, окончил ее по специальности «Дирижер хора». Естественно, это мое призвание, которому я посвятил уже большую часть своей жизни, и думаю, что одно другому не мешает. Совмещение административной работы с творческой может быть очень плодотворным и для одного, и для другого вида деятельности. Хорошим примером этому может служить выдающийся русский хоровой дирижер Александр Васильевич Свешников, который в свое время совмещал должность руководителя Государственного хора СССР с должностью ректора московской консерватории. Он был очень многогранным человеком и, помимо своих прямых обязанностей, выполнял много общественной работы. Поэтому хор в моей жизни был и останется. Это та творческая работа, которая необходима мне как музыканту. Многие задавались этим вопросом, в том числе друзья и коллеги. Но я могу заверить всех переживающих в том, что моя хоровая деятельность будет продолжаться.

– Я знаю, что Вы из музыкальной семьи…

– Совершенно верно, у меня действительно семейная преемственность, начиная с бабушки и дедушки. Мои родители и старший брат – тоже музыканты. Средний брат, правда, таковым не стал, но тоже к музыке был причастен. Продолжает линию моя старшая дочь – скрипачка, которая учится в музыкальном училище. Это уже четвертое поколение.

– В Вашей семье были музыкальные традиции, которые свято соблюдались?

– Конечно, были. На праздниках у нас всегда были музыкальные подарки, да и просто любили музицировать. Даже небольшие концерты семейные устраивали – например, папа аккомпанирует, мама поет, я что-нибудь играю. Ведь музыкальную школу и училище я окончил по классу фортепиано. И только в консерватории я учился на отделении хорового дирижирования. В училище у меня была прекрасный педагог – ученица Семена Соломоновича Бендицкого, Регина Васильевна Воейкова, а в консерватории мне посчастливилось учиться у выдающегося хорового дирижера Людмилы Алексеевны Лицовой. 

– Как Вы изменили направление – из пианистов в дирижеры!

– Не могу назвать это сменой направления. Мне всегда нравилось дирижировать. Еще совсем маленьким меня приводили в большой зал на концерты, и, как рассказывали, я так увлекался звучащей музыкой, что выходил в середину прохода и дирижировал. Видимо, уже тогда мне это доставляло большое удовольствие. Потом, уже чуть постарше, я слушал пластинки (дома их было очень много), смотрел музыкальные передачи по телевизору, дирижировал и представлял себя на сцене. Как-то мне попалась замечательная пластинка – русская хоровая музыка XVIII–XIX веков. Это была запись духовных хоров и русских кантов в исполнении Государственной капеллы под управлением А.А. Юрлова. Первое, что я услышал с этой пластинки, – это была «Херувимская песнь № 7» Д.С. Бортнянского. И когда я ее услышал, то был поражен красотой пения хора, тем более что это одно из лучших исполнений этого произведения. Там же был мой любимый 24-й концерт Д.С. Бортнянского. Все это и подтолкнуло меня к окончательному решению.

Конечно, и семейные традиции сыграли свою роль. И папа, и мама мои – дирижеры. Я и в училище хотел поступать на дирижерско-хоровое отделение, но папа убедил в том, что нужно получить хорошую базу. Сейчас я понимаю, насколько он был прав, потому что хорошее владение инструментом и с точки зрения читки с листа, и чтения хоровых партитур, да и вообще умение совмещать игру партитуры с игрой сопровождения – это очень важно. Я почувствовал это, уже обучаясь в консерватории. Именно поэтому я до сих пор благодарен Регине Васильевне. Она причастна не только к моему умению играть на рояле, но и к формированию музыкального вкуса. В консерватории мне, конечно, повезло особенно, потому что я не просто попал в класс Л.А. Лицовой. Она взяла меня работать в театр хоровой музыки, где я и вошел в мир хорового искусства, сразу почувствовав высокий уровень этого прославленного коллектива. Это очень важно – иметь некий идеал звучания, который формируется у музыканта в процессе обучения. Это и чувство стиля, и некое эталонное качество звучания, на которое человек равняется всю свою жизнь после окончания консерватории.

Художественный вкус – это главное. И в педагогике, и в исполнительстве. Вкус руководит музыкантом на протяжении всей жизни, и именно благодаря его наличию человек может расти в профессиональном плане. У меня есть записи, например, первых лет работы, и некоторые из них я уже не могу слушать – сам вижу в них очень много недостатков: и стилистических, и темповых, и характерных. Критический взгляд обязательно должен быть, но важно еще и не зазнаваться, не думать, что «я уже достиг высот, все умею». Это сложно. Я бы даже сказал, что у консерваторцев есть профессиональная болезнь – на первом курсе все «профессора», а к пятому люди понимают, что ничего не умеют. В дальнейшей жизни это понимание «ничего-не-знания» еще больше растет и укрепляется. Кому-то это играет на руку и стимулирует к самообразованию. Такие и становятся хорошими музыкантами.

– А кроме учителей, кто причастен к Вашему формированию?

– Я как Божью милость и благословение воспринимаю встречу с нашим владыкой – митрополитом Лонгиным. Он не только духовное лицо и наставник, но и прекрасно образованный человек. Меня поразила его компетентность в вопросах музыки. Когда мы встретились впервые и обсуждали мое регентство хором митрополии, он ставил мне записи прекрасных образцов хорового искусства. Потом я увидел у него и другие диски с классической музыкой, которую он слушает, причем, сравнивая исполнителей. Конечно, я не мог не заметить этого кругозора и той заботы, которой владыка окружил и меня, и коллектив. Кроме того, Лонгин оказал большое влияние на мое отношение и к работе, и ко всему, что происходит в мире. Я увидел в нем мудрость и духовную наполненность, которая позволяет человеку иначе смотреть на этот мир и видеть хорошее даже в каких-то невидимых вещах. Я имею в виду умение разбираться в людях, умение проникнуть в глубины души. Ведь мы часто бежим по жизни, не замечая ничего вокруг. Как часто нам может испортить настроение какая-то мелочь. Мало того, зачастую эта мелочь влияет и на все остальные дела в течение дня. А ведь это не должно быть так.

– Общаясь с Вами, создается ощущение, что Вы научились преодолевать мелочи. Поделитесь секретом – как Вам это удается?

– Работой.

– То есть? Просто переключаетесь?

– Нет, я не переключаюсь, а стараюсь жить ради достижения благородных целей – делать хорошее для людей, особенно для тех, за кого несу ответственность. Теперь мне доверено еще большее число людей, чем раньше, и я понимаю, что это требует от меня колоссального трудолюбия и желания преодолевать сложности. Вплоть до того, что сейчас для меня общественное важнее, чем личное. Потому что мое отношение к делам отражается и на людях. Если я не буду работать, а стану прятаться или искать легкие пути, я тем самым буду постоянно обрекать людей на провалы. Я должен сделать максимум для того, чтобы создать людям условия для работы. В этом и сокрыт мой секрет борьбы с мелочами – прежде всего нужно думать о людях, а потом уже – о себе.

– Хотелось бы вернуться к вопросу формирования музыкального вкуса. В последнее время, общаясь с разными людьми, я все чаще и чаще слышу, что, исполняя произведение, нужно найти в нем что-то свежее, то есть взглянуть на классику с позиций человека XXI  века. Как Вы относитесь к такому поиску «свежего»? Стоит ли делать такой акцент на «свежести»? Или классическая музыка должна оставаться классической?

– Она должна оставаться классической. Современная будет современной. Это мое мнение. Я знаю, что многие могут его со мной не разделить, но я считаю, что красота музыки заключена в передаче красоты эпохи. Ведь каждый штрих, проставленный композитором в нотах, имеет свой смысл. Например, в музыке XX века много акцентов, которые звучат как вызов эпохе. Представьте, что будет, если я буду исполнять эту музыку, используя приемы барокко с его тенденцией к украшениям, инкрустации, вышивке золотыми нитями, легкостью и ажурностью. Нет, этого не должно быть! Поэтому я всегда с большой осторожностью комментирую ноу-хау, которое часто встречается в последнее время, особенно в музыкальном театре.

Вы и сами видите, что от этой тенденции особенно страдают оперы, которые пытаются преломить и переосмыслить в современном контексте. Это, по меньшей мере, странно: смотреть хорошо знакомую оперу, написанную на исторический сюжет, если в руках режиссера она преломляется во что-то современное, с не вполне понятным посылом. Я не понимаю смысла этих манипуляций. Речь идет о том, что человек проявил себя в определенном историческом периоде, а мы пытаемся сделать из него «героя нашего времени». Я думаю, что это неправильно. То же самое относится к музыке. Ведь музыка фиксирует определенное состояние. Она имеет свойство запоминать атмосферу того времени, в которое создавалась. Почему, слушая романс С.В. Рахманинова «Сирень», мы можем ощутить в музыке всю красоту «сиреневых ночей» в Ивановке? Даже на этом примере, если я проигнорирую замысел композитора и привнесу в эту музыку боль и негатив, это будет глупо и непонятно. Я всегда к таким вещам отношусь с осторожностью.

– Тогда возникает еще один вопрос – взаимодействие с публикой. Ведь большинство наших современников открыто признаются в непонимании классической музыки. В ответ музыканты набирают программу из популярной музыки и выдают за классический концерт. Не все, конечно, но и такая проблема существует.

– Проблема действительно существует, и она относится в первую очередь к нам как к образовательному учреждению. Мы должны людей воспитывать. Причем таким образом, чтобы они могли воспринимать то богатейшее культурное наследие, которым мы обладаем. Мы для того и работаем, чтобы в обществе были люди, способные воспринять и передать другим эту культуру, потому что классическая музыка – богатейшее культурное наследие не только России, но и всего мира. Поэтому одной из главных задач консерватории я вижу именно просветительскую работу, начиная с интересной, доступной музыки. На мой взгляд, важно не только хорошо исполнять, но и уметь рассказать о том музыкальном богатстве, к которому мы прикасаемся. Несмотря на увеличение в последнее время числа профессионалов на эстраде, люди должны знать, что существует и другая музыка, которая обращается к их душам и разуму, позволяя расти и понимать красоту прошлого. Наша страна крепка своим богатым наследием – архитектурой, литературой, живописью и, естественно, музыкой. Мы и должны воспитать поколение, которое сможет воспринять это величайшее наследие. Поэтому одну из главных задач консерватории я вижу в том, чтобы приучать людей к хорошему, открывать для них эти двери.

– Александр Германович, мы желаем Вам сил и удачи на этом нелегком пути. Большое спасибо за интервью.

Беседовала Наталья Григорьева